Так сложно собраться,

как будто моё тело из пяти тел:

мало было урожая,

он вываливался за раму, дрозофилы

наполнили весь 258-й зал Зимнего

чавкал под ногами виноград и хлюпали недобитые

гады,

однообразно своевольные —

с природой всегда утомляешься.

Решено было ткать больше холстов.

Мне вырастили тело для

общения с машиной,

обучили пунктирному языку,

поместили в благоприятную

геометрично-газовую среду —

я послушно производила холсты,

в меру возможностей.

Но это была такая нерасторопная мера —

вот новый блеск сверкнул сквозь бренную копоть

мою —

и понадобилась новая

мякоть, которую он бы пронзал.

Инженерная квалификация, рацио,

в сочетании с машиной заменяет десяток других.

Поток нашей высококачественной любви перетёк

из цеха на карту, и наша

неиссякаемая инновационная страсть

несла на выгибающихся спинах кораблики

банкнот

в вязкие озёра.

Они долго любовались сношением,

глазастые вуайеристы,

их глаза становились тем шире,

чем вернее входили в резонанс

ритм станка и ритм мысли

непосредственно выделяемой телом между ног

и во рту —

моя мысль была смазкой

для станка.

В какой-то момент тело даже

оказалось экономическим агентом:

научилось потреблять предметы,

которым отписали титул роскоши,

вассалы их вассалов,

вазы из их ночных ваз,

латентный спрос был вскрыт прозорливым

ланцетом

поверхностно-активных демиургов.

Тело

оттачивало

механистичность

своего

эротизма

чтобы станок

бил

бил

бил

ещё

ещё

ещё

быстрее

и глаза расширялись.

Этому посвящён отдельный пласт.

Азарт разгорался,

все эти тела — уже очень много комбинаций,

стали вестись эксперименты,

стали повышаться ставки,

жестоко? мои тела этого не знают,

но откуда-то я помню, как разливалось едкое

по тому, что они считали зелёным сукном.

И даже когда запретили,

азарт ведь так просто не вышибешь.

Я там не была, просто в меня вшили

вместе с прочими инструкциями,

тщательно скроенную версию

с обилием

вещественных памятников для тела первого,

репортажами и лозунгами для второго,

цифрами и анализом для третьего —

предполагается, что всё вместе это удовлетворит

и меня

и я никогда не буду просто

плакать.

Они сделали вид,

что для этого не нужно отдельное тело,

хотя боль не вмещается и в несколько.

Что ж, к тому времени я уже начала уставать

и притворилась, что согласна (хотя

подпольные лаборатории,

где растили тела-аллели,

удачно встраиваемые в заводские разъёмы,

но втайне подрывные, —

множились,

росли как трава, как грибы

после дождя).

Мы все стали такими умными:

действительно, чтобы оперировать уже

и четырьмя телами

нужен крепкий внутренний стержень

тоже найдёте в базовой комплектации

чтобы без неожиданностей

и потом нужно постоянно делать упражнения для

мышц кора

укреплять мышцы тазового дна

внушать нужное рельефом пресса

два — простое число.

Наконец, они уже стали сбиваться в счёте

и, отвлекая от этого внимание,

так и сказали:

теперь нужно цифровое тело.

Что это значит, уже все понимали,

уже все затвердили:

тело должно быть идеальным

идеал абсолютен

абсолютность пуста.

Они же,

стало казаться,

уже стали путаться в родословных

собственных желаний,

радикально отчуждая собственность.

Начали терять форму,

расслаиваться.

Неизменно одно:

поутру и под вечер меряют глубины

своих озёр —

умиротворяет:

чем глубже,

тем больше тяжёлых мыслей

можно утопить.

В итоге четвёртое и пятое тело родились

погодками

всему учатся друг у друга, смышлёные,

тащат меня в свою щекотную рябь

неразличимую, но перестраивающую ритм.

Остальные вгрызаются против ветра.

У меня есть секрет.

Я поняла, что тяжёлые мысли —

это и есть богатство.

Не хочу никому рассказывать, чтобы

они не исторгли из моего тела

ещё и тело для водолазания, или сеть, или ковш,

или депрессию под интерьер.

Так что тс-с-с!

Иногда по ночам

под одеялом я перебираю свои камешки:

ладонь под ними

тяжелеет

плотнеет

что-то топчет в груди, а в голове припадает

на задние лапы

как перед прыжком

леопард.

Я тогда чувствую, что умею ходить —

и меня

куда-то зовут

ночь, день, земля

недобитые гады

зовут мои ноги, кишки и волосы —

и это

именно то, куда я хочу пойти.

Щёлкает выключатель

в соседней комнате, быстро прячу

в потайное отделение своё лелеемое,

с ним

выскальзывает из рук и любовь к нему,

запускается восстановительный цикл.

Снова доставать камешки сложно, признаюсь:

то шифр забуду, то не нащупать шуфлядки,

то выпадает

вообще из хранилища памяти — что именно я там

ношу,

просто чувствую:

есть что-то —

хорошо ещё, что хоть это

ощущаю.

Распадаюсь;

так сложно собраться,

как будто моё тело из пяти тел;

кто-то бросил в меня лом, как в физической

загадке,

он мешает лепесткам интегрироваться:

выворачивается то одно, то другое, но никак не я

вся.

В груди зияет, солнце

пережигает диафрагму,

так ходят все, издержки века,

главное — стержень крепок, мышцы тазового дна,

и все тела по отдельности функциональны.

диафрагма — атавизм.

А потом

внезапно

легко и безобидно:

ветер подует,

камешек в обуви подвернётся,

шибанёт плечом встречный

или невстреченный —

лом выпадает.

Всхлипываю,

крякает секрет,

тело тяжелеет — я снова чувствую

свои

тяжёлые, тяжёлые

пахнущие смело

камни.

2020