По Жану Бодрийяру, в обществе потребления человеку вменяется обязанность по бесконечному наслаждению и удовлетворению потребностей, вещи являются социальными знаками и символами счастья, потребление формирует и человеческую идентичность (помыв волосы шампунем «я стала более собой, чем когда-либо»). Массовая реклама создает мифы, превращая все сущее в бесконечный символический обмен. Реальность перетекает в гиперреальность — фиктивную, иллюзорную субстанцию из симулякров («Симулякры и симуляция»).

В «Обществе потребления» философ упоминает сказку о бедном человеке, что после многих приключений и длительного путешествия с помощью экономической науки встречает общество изобилия. Далее бедный человек и общество изобилия поженились и имели много потребностей.

Мысли о потреблении он уподобляет их переживанию сказок:

Всякое размышление о потреблении, (…) напоминает мифологический ритм сказки: некий человек «наделен» потребностями, которые его «толкают» к объекту, «дающему» ему удовлетворение. Так как человек никогда не бывает удовлетворен (…), то та же самая история начинается снова и снова с ушедшей в прошлое очевидностью старых сказок.

Очень точное наблюдение. Ритм сказки изобилия не только существовал, но и был важен со времен неолита.

Как рассказывает Мирча Элиаде в «Истории религиозных идей», обретение людьми злаков во многих культурах связывалось со «священным браком», иерогамией между богом неба («атмосферой») и богиней земли. Эпизодом этой мифической драмы была половая связь, а после изобретения плуга земледельческий труд часто уподобляли половому акту. Сексуальная жизнь связывалась с «таинством» вегетации и космическим циклом времени. После одомашнивания растений земледельческие культуры часто вырабатывали «космическую религию» сосредоточенную вокруг тайны рождения, смерти и возрождения — периодического обновления мира, а время приобретало «круговой» характер.

Космогония воспроизводилась с началом каждого аграрного года. Так, в Вавилоне во время ежегодного праздника акиту (от шумерского акитиль — «силы, возрождающей мир») в основе ритуала лежали два мифа — космогония победы небесных богов над хаосом, богиней «изначальных вод» Тиамат, и священный брак человека Думузи с богиней Иштар, изображающем смерть и возрождение.

Царя раздевали и помещали «далеко от солнца и света», далее разыгрывалась символическая битва с Тиамат, после происходило соитие с богиней Иштар, «священный брак» в специальном святилище на вершине зиккурата. Царю возвращалась власть, народу — даровалось изобилие в новом аграрном году.

Роман Пелевина пропитан образами шумерской мифологии, и при помощи их пластики излагает постмодернистскую философию Бодрийяра.

В «Generation П» героя зовут Вавилен, «отец назвал его так потому, что увлекался восточной мистикой и имел в виду древний город Вавилон», и он работает копирайтером в рекламной индустрии. Можно сказать, является жрецом гиперреальности.

Вавилен покупает кеды (символ потребления в девяностых), в магазине-однодневке с вывеской «Иштар», они оказываются ноу-нейм подделкой, симулякром. Далее, гиперреальность постепенно развертывается. Он восходит на башню (зиккурат), получает откровения на вершине, позже в кислотном трипе общается с сирруфом (посланцем Иштар), и так далее. Копирайтер восходит по небесной лестнице к богине потребления и рекламы. Мир оказывается рекламой.

В финале воспроизводится ритуал праздника акиту, и Вавилен становится Думузи, земным мужем Иштар.

Иштар переосмысливается через постмодернизм как верховная богиня общества потребления. Пелевин и сам об этом говорит: ведь в поисках вдохновения Вавилен находит томик левого французского философа, книгу «Бесконечность и Вселенная» и папку с надписью «Тихамат-2».

Все это сочетается с девяностыми, эзотерикой, психоделической культурой в духе Карлоса Кастанеды, очень популярного в те времена.

Пелевин, конечно, писатель «заглянувший в бездну».